Родился в 1903 году в деревне Muxaлихе Бежецкого района Калининской области.   Русский. Член КПСС.

До войны работал в колхозе «Путь к социализму». В Советскую Армию был призван в июле 1941 года Бежецким райвоенкоматом. Участвовал в боях под Смоленском, в Белоруссии, в Висло-Одерской наступательной операции 1-го Белорусского фронта. Командовал отделением саперного батальона 415-й стрелковой дивизии. Был ранен.

Награжден тремя орденами Славы, медалью «За отвагу» и другими медалями.

После войны работал в совхозе «Молога» Бежецкого района. Умер в 1974году.

БЕССТРАШНЫЙ

О жизни почти каждого человека можно написать книгу. В одном случае это будет неторопливый рассказ о детстве, безмятежном или очень трудном, о первых самостоятельных шагах, о сбывшихся или несбывшихся надеждах; в другом случае – поучительный рассказ о человеке, каждый шаг которого хорошо обдуман и рассчитан.

Я уверен: книга о бежецком крестьянине Алексее Васильевиче Коскине получилась бы совсем иной, потому что жизнь его всегда была стремительной и беспокойной, как и у всякого человека, который больше думает о других, чем о себе.

Родился Алексей Васильевич в начале века в небольшой деревне Михалихе, что в двадцати километрах от Бежецка. Смекалистый мальчишка рос не то чтобы озорником, но и не тихоней. Во всяком случае, за себя постоять мог. Своих товарищей в школе он удивлял тем, что задавал батюшке каверзные вопросы, Встречаясь со старшим Коскиным, тот выговаривал ему:

— Пошто твой отрок, Василь Иваныч, закона божьего не приемлет? Так до греха недалеко...

В родной деревне Алексей стал первым комсомольцем, организовал ячейку. Избу Коскиных богобоязненные старухи сторонкой обходили, приговаривая:

— Тут антихрист живет!

Крестьяне выбрали Алексея председателем комитета бедноты. Со всей округи, от Есек до Закрупья приходили со своей бедой к нему люди.

Шла в деревнях борьба с богатеями. И тут себя показал молодой Коскин. Недаром кулаки и лавочники на него с топором ходили... А в тридцать третьем году, когда в Михалихе организовался колхоз «Путь к социализму», стал Алексей первым его председателем.

В Смоленскую и Тульскую области, в далекую Молдавию посылали Коскина, чтоб рассказал он там крестьянам, что сила их в совместном труде, чтобы помог объединиться в колхозы.

Да, было о чем вспомнить Алексею Васильевичу. Для него ни один день не прошел просто так, сам по себе... А потом – год сорок первый. Судьбу многих людей перевернула война. Миллионы надели шинели. Стал солдатом и Коскин.

Б деревнях по старой привычке людей нередко наделяли кличками. Иная, случалось, так прилипала к человеку, что все забывали о его настоящем имени, а звали всю жизнь Вьюном или Полозом. В родной Михалихе Алексея Васильевича Коскина уважительно величали по имени и отчеству, а вот в саперном батальоне, с которым он прошагал почти всю войну, окрестили по-новому. С легкой руки командира дивизии стал он зваться Бесстрашным. К новому имени быстро привыкли: Бесстрашный и Бесстрашный. Коскиным значился только в документах.

Гвардейская стрелковая дивизия, в которой служил Бесстрашный, в основном состояла из сибиряков, людей в большинстве закаленных, выносливых, отважных. Таких храбростью не удивишь, но и среди них Коскин слыл человеком без страха.

К сибирякам пришел он уже бывалым солдатом. Рыл окопы под Смоленском, стрелял из старой, видавшей виды винтовки по бегущим за танками гитлеровцам. Познал и горечь отступления, и боль от вражеской пули, и чувство солдатской гордости, которая рождается, когда командир от имени Родины благодарит тебя за отличное выполнение боевого задания.

Иной, быть может, столько не прошагал по фронтовым дорогам, сколько прополз Коскин по заснеженным полям и лесным опушкам, снимая мины, разрезая колючую проволоку, охотясь вместе с разведчиками за «языком».

На фронте, как ни в каких других условиях, человек раскрывается быстро. Тут совсем немного нужно времени, чтобы определить, смел он или труслив, богат душой или скуден, можно на него положиться в трудную минуту или нет. В разведку брали лишь тех, в кого верили, кому каждый доверял, как самому себе.

...Железная дорога проходила вдоль переднего края. За высокой насыпью окопались немцы, установили орудия и минометы. Но больше всего досаждал нашим бронепоезд. В разгар боя он неожиданно выкатывался из-за лесистого бугра и косил поднявшихся в атаку стрелков. Только наша артиллерия открывала огонь, как бронепоезд убегал за высокий холм. Такое повторялось не раз и не два, потому что немецкие саперы вновь под покровом ночи восстанавливали поврежденные нашим артиллерийским огнем пути.

Командир батальона вызвал к себе в блиндаж Коскина. Посадил рядом на нары, достал из планшетки сложенную гармошкой карту. Показал коричневым от курева ногтем:

—  Видишь, сразу за высотой речка? Тут мост. От передовой километра четыре. Понимаешь, в чем дело? Да, задание трудное... Возьмешь с собой четырех бойцов. По своему выбору.

—  Троих хватит. Чем меньше людей, тем легче пройти.

—  Тоже верно. Возьмешь троих. Выступите ночью. Время уточним. Задача: к рассвету мост должен взлететь в воздух. Тогда наша пехота поднимется в атаку. И еще одна просьба к тебе... Нет, не просьба, а приказ: невредимым возвращайся.

—  Постараюсь, товарищ  комбат,— серьезно ответил сапер.

С первого взгляда трудно было объяснить, почему выбop Коскина пал на этих троих. Широкоплечий, приземистый, медлительный и неразговорчивый Ивашов был уже в годах. Молодой, высокий, тонкий и гибкий Яковлев отличался словоохотливостью и веселым нравом. Их как бы уравновешивал невозмутимый Шибаков. Никто не видел его чем-нибудь удрученным грустным, но и в веселье он не ударялся. Водилась за ним одна слабость: любил поспать. Ложась, по обыкновению, говорил: «Сосну-ка я минуток шестьсот», и мгновенно засыпал. За это его и прозвали «Шестьсот минуток».

С каждым из них Алексею приходилось бывать в деле. Знал, как преображается, будто молодеет, в минуту опасности Ивашов. Тут его силе и ловкости любой юноша может позавидовать. Яковлев становился серьезным и сосредоточенным. Только Шибаков с виду ни в чем не менялся.

Поделили саперы поровну взрывчатку, проверили автоматы и, как только стемнело,– к передовой.

Пехотинцы понимали, что эти четверо с тяжелыми вещмешками идут на опасное и важное задание.

Когда саперы покидали первую линию окопов, коренастый пулеметчик похлопал каждого по спине и четырежды повторил одно и то же слово: «Бывайте!» Он желал им удачи и благополучного возвращения.

Саперы долго ползли по высокой траве, и Коскин все время ощущал прикосновение крепкой руки пулеметчика. Потом на их пути встали густые и колкие кусты, хлеставшие по шинелям. Хотелось, чтобы быстрее начался лес.

Только в лесу было не лучше: в тишине громко трещали под ногами сухие ветки. Но саперы скоро приспособились так ступать, что передвигались плавно и бесшумно, будто не шли, а плыли от дерева к дереву, чувствуя рядом друг друга. А тут еще помогли наши орудия. Выстрелы разрывали тишину, и саперы слышали, как высоко над их головами, над лесом проносились снаряды и разрывались далеко за железнодорожной линией. «Наши дальнобойные бьют, гаубицы»,– определил Коскин и тут же отметил, что его группа благополучно обошла немецкие передовые посты.

Они уже попривыкли к темноте и теперь, подойдя к поляне, смогли различить стоявшие тут и там повозки, кухню и распряженных коней. На пенечке возле кухни подремывал гитлеровец, видимо повар.

Разглядев на повозках ящики, прикрытые ветвями, Коскин понял, что это снаряды к противотанковым пушкам, которые немцы выдвинули по эту сторону железнодорожного полотна. Он повел саперов в обход поляны.

Лес обрывался у берега небольшой речки. Алексей вспомнил карту комбата. Значит, до железной дороги теперь рукой подать. К полотну крались словно тени. Впереди по-прежнему Коскин, а за ним остальные. Справа в чуть просветлевшем небе вырисовывались фермы моста.

Саперы легли, осмотрелись, потом ползком поднялись на насыпь. Полежали минуту-другую, никого не заметили. Часовой, должно быть, ушел на другую сторону моста. «Обождем, покуда вернется, тогда снимем и будем работать наверняка»,— решил командир группы, но не успел об этом сказать солдатам, как загудели рельсы: приближался бронепоезд.

В планы разведчиков это не входило. Но мешкать было нельзя! Если бронепоезд идет сюда, значит, надо взорвать его вместе с мостом.

—  Бегом на мост! Закладывайте взрывчатку, зажигайте шнуры и сразу под откос! – скомандовал Коскин.

Опередив всех, вправо метнулся Ивашов. Рядом с ним оказался Шестьсот минуток. Над рельсами ближней колеи склонились Яковлев и Коскин. Не секундами, а ударами сердца отмерялось время. Гудели рельсы.

—  Есть! — сказал Яковлев. Он первым справился со своим делом.

—  Вниз! — приказал Коскин.

Все ближе гудит бронепоезд, но уже бегут по шнурам огоньки. Успели! Один за другим скатываются с насыпи саперы. Взрывы, сполохи огня оглушают и ослепляют солдат, тугая волна прижимает к земле. Стучала в висках кровь, гулко билось сердце, не хватало воздуха, а в голове ликующая мысль: «Успели!»

Так в 1943 году гвардии старший сержант Алексей Васильевич Коскин стал кавалером ордена Славы III степени. В том же сорок третьем он взорвал в тылу врага еще один мост. Случилось это уже в Белоруссии.

Местность открытая, кругом болота. Незамеченным к мосту не подберешься. Сутки Коскин со своими испытанными товарищами просидел в вязком болоте, изучая подходы к мосту, систему охраны, огневые средства врага. Охранялся мост тщательно: по два часовых с каждой стороны.

Окоченели саперы, сидя в холодной воде.

— Терпите, ребята,– твердил им Коскин.– Теперь они у нас как на ладони. А на мост пойдем, не только согреемся: жарко будет.

Когда стемнело, он повел саперов к мосту. Шли по трясине осторожно, поддерживая друг друга. Если нога не попадала на кочку, солдат проваливался по пояс, и его с трудом вытягивали товарищи. А кругом тьма кромешная, только звезды золотым шитьем рассыпались над головой.

Трудный был тот километр. Кто знает, сколько на него времени ушло. Верно сказал командир: жарко стало. Но наконец под ногами твердая земля.

Ползли по насыпи лишь тогда, когда часовые поворачивались к ним спиной. Тишина. Ни звука, ни ветерка. Трава и та не дрогнет. Дышать нельзя. И кажется, что стук твоего сердца слышат и земля, и небо, и вражеские часовые...

Коскин с Яковлевым ползли вслед за немецкими солдатами. Когда те останавливались, то застывали, распластавшись на земле, и саперы. Два их товарища лежали неподалеку, готовые в любое мгновение броситься на помощь.

Но вот часовые уже на мосту. Несколько гулких шагов по металлическому настилу, и они остановились у перил. Минута, вторая, третья... Долго стояли, облокотившись о перила. Никакого движения. Задремали, наверное.

Бесстрашный рукой тронул плечо товарища. В один прыжок они оказались около дремлющих часовых, которым уже не суждено было проснуться. А тех, которые по другую сторону моста, опасаться особо не надо: они из своей зоны не выйдут. Если, конечно, не услышат подозрительного шума. Но саперы работали тихо. Вот уже заложена взрывчатка, она обрушит мост ровно через двадцать минут, а до смены часовых еще целый час.

Как салют смелым прозвучал мощный взрыв, когда Коскин вывел своих товарищей из болота в редкий лесок. На гимнастерке гвардии старшего сержанта Д.В. Коскина вскоре появился второй орден Славы.

Не все из того, что было пережито за четыре без малого года войны, удержала солдатская память. Но многое не забывалось до самой смерти. Разве забудешь такое!..

Бои шли уже в Германии. Теперь саперам приходилось чаще снимать мины, чем ставить, разгадывать хитроумные уловки противника. Сапер держал смерть в своих руках, и не раз сила воли, умение владеть собой спасали ему жизнь.

На этот раз группа Бесстрашного получила приказ заминировать опушку леса. Сделать это требовалось быстро и незаметно. А приказ такой был отдан потому, что разведка доложила: гитлеровцы сосредоточивают танки на участке, где не было нашей артиллерии.

Коскин повел саперов к опушке, но не успели они сделать и сотни шагов, как услышали гул моторов. Немецкие танки уже подошли к лесу.

Что можно увидеть темной, беспросветной ночью? Но если ты лежишь на земле и на тебя ползут огромные бронированные чудовища, невольно ощущаешь их приближение каждой клеточкой тела. Танки, не встречая сопротивления, шли вперед. Коскин приказал саперам уходить к своим и остался у шоссе один. Он понимал: танки обязательно выйдут на эту дорогу.

Танковая атака ночью не обычное дело, и немецкие танкисты не часто на это шли. Но то ли гитлеровцы знали, что им нечего бояться нашей артиллерии, то ли выполняли чей-то приказ, вызванный отчаянием, они продолжали двигаться вперед.

Фашисты не видели, как сапер положил на шоссе две круглые мины, как взял в руки третью... Головной танк вышел на дорогу, а идущий вслед за ним немного свернул – как раз к тому месту, где на краю большой воронки лежал с миной в руке гвардии старший сержант Коскин. Танк двигался на него. Сапер подложил ему под гусеницу мину и прыгнул в воронку. Раздались взрывы. Две огромные машины запылали, а остальные, беспорядочно отстреливаясь, повернули обратно.

Бесстрашного тяжело контузило. В себя он пришел в госпитале. За этот подвиг сапера наградили орденом Славы I степени.

Помнил старый сапер, как лежал он рядом с Корзуном, своим давнишним боевым товарищем, в окопе, когда на бруствере разорвался тяжелый снаряд. Окоп засыпало, а когда оглушенный старший сержант пришел в себя, он увидел, что Корзун мертв.

В небольшом немецком городке во время вражеской контратаки Бесстрашный вместе с другим сапером стрелял по наступавшим гитлеровцам из автомата и прижал их к земле. В это мгновение в подвале разорвался фаустпатрон, взметнулся яркий столб огня. Долго лежали рядом потерявший сознание Алексей Коскин и обугленный труп его товарища...

Да мало ли всего было! Те, кто воевал рядом с Бесстрашным, помнят, наверное, как однажды привел он сразу трех «языков», как выручил большую группу советских людей, которых фашисты собирались увезти в Германию и уже погрузили в эшелон, как после ранения, пролежав самую малость в полевом госпитале, он сбежал в свою часть...

Порой простые, порой удивительные, а чаше неожиданные и страшные эпизоды складывались в трудную солдатскую судьбу. Но как ни тяжело было, все кончилось в мае сорок пятого года. А летом того же года вернулся Алексей Васильевич Коскин в родную Михалиху.

Соскучился по крестьянскому труду солдат, про­шагавший пол-Евпопы. Любое дело исполнял с большой охотой. Заведовал фермой, был бригадиром. И когда вышел на пенсию, не бросил работу в совхозе. Не мог жить без дела человек.

С. ФЛИГЕЛЬМАН

Слава, слава, слава! / сост. И. С. Борисов, Ф. Ломов [Текст].- М. : Моск. рабочий, 1979. – 128 с.